Дэвид Годман. Каким был Рамана в обычной жизни?

Этот фрагмент разговора Дэвида Годмана (выдающегося исследователя жизни и учения Раманы Махарши) и австралийского журналиста (а позже учителя) Джона Дэвида – о жизни и учении Раманы Махарши, в котором Годман развенчивает мифы о том, какой образ жизни вел Рамана Махарши и кем он представал в повседневной жизни, а также когда сидел с посетителями и давал ответы на их вопросы. Цитата: «Он не любил сидеть в холле целый день. Часто он называл его своей тюрьмой. Если Бхагаван находился вне холла, занимаясь какой-нибудь работой, и в это время к нему приходили посетители, то кто-нибудь шёл к нему и сообщал, что требуется его присутствие в холле. Там он обычно встречался с новыми людьми. Тогда он говорил со вздохом: «Пришли люди. Я должен вернуться в тюрьму»». Перевод: Олена Кириченко.

<...>

Джон Дэвид: Вы говорите, что он «не выносил расточительства». Не могли бы вы остановиться на этом немного подробнее?

Дэвид Годман: Смысл его подхода заключался в том, что всё, что приходило в ашрам, было Божьим даром и должно было правильно использоваться. Он мог найти на кухонном полу просыпавшиеся когда-то горчичные зёрна, подобрать их ногтями и настоять на том, чтобы они были сохранены и использованы. Он срезал чистые поля сигнальных экземпляров издававшихся в ашраме книг и переплетал их, делая таким образом маленькие блокноты. Он мог готовить еду из таких, например, частей овощей, как колючие концы баклажанов, которые обычно выбрасываются. Он признавал, что он несколько фанатично относится к этому. Однажды он заметил: «Это хорошо, что я никогда не был женат. Ни одна женщина не смогла бы смириться с моими привычками».

ДД: Возвращаясь к его строительной деятельности, как именно он участвовал в принятии решений по ходу строительства? Например, решал ли он, куда должны выходить двери и окна строения?

ДГ: Да. Он выражал своё мнение либо вербально, либо делая маленькие наброски на обратной стороне конвертов или на обрывках бумаги.

ДД: Тот Бхагаван, которого вы описываете сейчас, совершенно отличается от того Бхагавана, который днями сидел, пребывая в состоянии самадхи. Большинство людей думает, что он провёл всю свою жизнь, тихо сидя в холле и ничего не делая.

ДГ: Он не любил сидеть в холле целый день. Часто он называл его своей тюрьмой. Если Бхагаван находился вне холла, занимаясь какой-нибудь работой, и в это время к нему приходили посетители, то кто-нибудь шёл к нему и сообщал, что требуется его присутствие в холле. Там он обычно встречался с новыми людьми. Тогда он говорил со вздохом: «Пришли люди. Я должен вернуться в тюрьму».

ДД: «Надо идти сидеть на кушетке».

ДГ: Да. «Надо идти сидеть на кушетке и рассказывать людям, как стать просветлёнными». Бхагаван любил все виды физической работы, но особенно он любил готовить еду. Он был шеф-поваром ашрама в течение, как минимум, пятнадцати лет. Ежедневно он просыпался в два или три часа ночи, резал овощи и контролировал готовку. Когда в 1920-1930-х годах в ашраме возводились новые здания, он также был главным инженером и архитектором.

ДД: Я думаю, что то, о чём вы только что рассказывали, в определённом смысле очень важно в целом. У людей уже есть устоявшееся мнение о Бхагаване. Большинство из них представляет его себе человеком, сидящим с блаженным видом на кушетке и ничего не делающим. Тот, кого описываете вы, – совершенно другой человек.

ДГ: Его состояние не менялось с шестнадцатилетнего возраста, но его внешняя деятельность изменялась. В начале своей жизни возле Аруначалы он хранил безмолвие и редко что-либо делал. Спустя тридцать лет, распорядок его жизни стал беспокойным и загруженным, однако его переживание того, кем он был, и в этот, более поздний, активный, период оставалось непоколебимым.

ДД: Мне нравится стиль вашего рассказа, потому что в какой-то степени вы развенчиваете множество духовных мифов.

ДГ: Бхагаван никогда не чувствовал себя комфортно в ситуациях, когда он должен был сидеть на диване в окружении сидящих на полу людей и исполнять роль «Гуру». Ему нравилось работать и жить с людьми, взаимодействуя с ними обычным, естественным образом. Однако с течением лет возможностей для такого образа жизни становилось всё меньше и меньше. Одной из проблем было то, что часто люди просто трепетали перед ним в благоговейном страхе. Большинство из них просто не могли, находясь рядом с ним, вести себя нормально. Им хотелось поставить его на пьедестал и почитать, как божество, однако не было похоже, чтобы он одобрял такое отношение к себе.

Есть несколько хороших историй о том, как новые люди вели себя с ним естественно и в ответ получали его естественную реакцию. Майор Чадвик писал, что, бывало, Бхагаван приходил в его комнату после обеда, рассматривал его вещи, словно любознательный ребёнок, садился на кровать и разговаривал с ним. Однако, когда однажды Чадвик, ожидая прихода Бхагавана, поставил для него специальный стул, визиты прекратились. Чадвик возвёл «друга», могущего запросто к нему заглянуть, в ранг Гуру, которому следовало оказывать особое почтение и предоставлять особое кресло. Когда возникли эти формальности, визиты закончились.

ДД: То есть, он видел себя не «Мастером», а «другом».

ДГ: У Бхагавана не было мнений по поводу самого себя. Он просто реагировал на то, что о нём думали окружавшие его люди и как они к нему относились. Он мог быть другом, отцом, братом, божеством, в зависимости от того, какое отношение к нему было у преданных. Одна женщина была убеждена, что Бхагаван был её грудным ребёнком. У неё была маленькая кукла, похожая на Бхагавана, и в присутствии Бхагавана она убаюкивала её, как младенца. Её вера в эти отношения была так сильна, что у неё появлялось молоко, когда она держала свою куклу-Бхагавана.

Похоже было, что Бхагаван одобрял любые отношения «Гуру-ученик», которые удерживали внимание преданных на Атмане или форме Гуру, но в то же время он всё-таки любил и получал удовольствие от тех людей, которые относились к нему, как к обычному человеку.

Иногда Бхагаван говорил, что не имеет значения, кем вы считаете Гуру, пока вы можете думать о нём постоянно. Как пример крайнего случая, он приводил историю о двух людях, живших в древние времена, которые достигли просветления, ненавидя Бога так сильно, что просто не могли не думать о Нём. Есть тамильская фраза, переводимая как «Мать-отец-Гуру-Бог». Многие люди именно так к нему и относились.

Однако сам Бхагаван говорил, что он никогда ни с кем не чувствовал себя Гуру, находящимся в отношениях «Гуру-ученик». Он открыто утверждал, что у него нет учеников совсем, поскольку, по его словам, с позиции Атмана нет никого, кто отличался бы или был бы отделён от него.

Будучи Атманом и зная, что существует только Атман, он знал, что нет непросветлённых людей, которые нуждались бы в просветлении. Он говорил, что видит вокруг себя одних лишь просветлённых людей.

Высказываясь таким образом, Бхагаван действовал, как подлинный Гуру по отношению к тысячам людей, веривших в него и пытавшихся воплотить в жизнь его учение.

<…> У Бхагавана был определённый режим, которого он придерживался. Он всегда находился в холле во время утренних и вечерних песнопений, каждое из которых длилось около сорока пяти минут. Он находился там также по вечерам, беседуя со всеми теми работниками ашрама, которые не могли видеть его в течение дня, поскольку были заняты выполнением своих обязанностей в разных частях ашрама. Он мог там быть, когда приходили посетители, желавшие с ним поговорить. Он совершал регулярные прогулки по склонам горы или в Палакотту, поселение, прилегавшее к ашраму. Эти прогулки совершались в основном после еды. Смотря по обстоятельствам, он мог найти для себя ещё какое-нибудь занятие. Если никому и ни для чего не требовалось его присутствие в холле, он мог пойти посмотреть, как идут дела на кухне, или же он мог пойти в коровник ашрама, чтобы проверить, всё ли в порядке у коров. Если шло большое строительство, он часто приходил туда, чтобы проконтролировать ход работ. Правда, на строительные площадки он приходил преимущественно после обеда, когда у всех остальных наступало время послеобеденного отдыха.

Он следил за работой многих работающих, и не только тех, кто был занят на строительстве. В холле под его присмотром преданные могли переплетать книги или заменять книжные переплёты; повара работали, выполняя его указания, и так далее. Единственной сферой деятельности, которая, казалось, совершенно его не привлекала, была работа администрации ашрама. Он позволил своему брату осуществлять здесь весьма свободное управление, хотя изредка всё же вмешивался, когда чувствовал, что что-то из того, что должно быть сделано, оставалось без внимания.

В ранний период, до 1926 года, он также довольно регулярно совершал обходы основания Аруначалы.

ДД: Его кто-нибудь при этом сопровождал?

ДГ: Да, в более поздние годы его сопровождали большие толпы людей, и, идя по городу, он мог встречать ещё больше ожидавших его людей, которые пытались его накормить либо приглашали его в свои дома. Он отклонял все эти приглашения. После 1890-х гг. он никогда не входил в городские частные дома.
В 1926 году он прекратил обходы горы, потому что люди начали ссориться из-за того, кому следовало оставаться в ашраме. Никому не хотелось оставаться, но кто-то, тем не менее, всегда должен был находиться на месте, чтобы охранять собственность ашрама.

В конце концов Бхагаван сказал: «Если я прекращу эти обходы, то ссор по поводу того, кто останется, больше не будет».

И больше он таких прогулок никогда не совершал.

ДД: Вы говорили, что он был очень простым человеком, любившим людей, ведущих себя естественно. Я полагаю, что животных он тоже любил.

ДГ: Почти всех из них. Я читал, что он не очень любил кошек, но подтверждения этого мне не известны. Насколько я знаю, он любил всех животных ашрама. Особую приязнь он питал к собакам, обезьянам и белкам.

ДД: И они, по-видимому, тоже жили в ашраме?

ДГ: Бхагаван не раз говорил, что люди ашрама захватывают землю, принадлежащую животным, и что местные дикие животные имеют на неё первоочередное право. Он никогда не одобрял изгнания животных лишь на том основании, что людям требуется больше места, или потому, что некоторые люди не любят, когда рядом с ними находятся животные. Он всегда принимал сторону животных, когда бы ни возникал вопрос о том, чтобы их выгнать или причинить им неудобство каким-нибудь другим способом.

На его диване жили белки. Они поселились в помещении и из травы, которой покрывались крыши, устроили себе гнёзда прямо над его головой. Они бегали по всему его телу и производили на свет малышей в его диванных подушках. Иногда он мог случайно сесть на одного из них и задушить. Они были повсюду.

ДД: Он производит впечатление очень естественного человека, для которого быть окружённым животными являлось нормальным и естественным.

ДГ: Это было естественным и нормальным для него, но для многих собиравшихся вокруг него людей это не было естественным и нормальным. Бхагавану всегда приходилось отстаивать интересы животных, чтобы быть уверенным, что с ними обращаются надлежащим образом и не причиняют им неудобства без надобности.

Большой новый холл, каменное здание перед Храмом Матери, был построен для Бхагавана в 1940-х гг. Старый холл, в котором он жил с конца 1920-х гг. стал к тому времени слишком мал для толп людей, стремившихся его увидеть. Новый холл был большим помпезным гранитным помещением, похожим на храмовый мантапам. Однако на некоторых людей и на многих животных он действовал отпугивающе.

Когда Бхагавану показали, где он будет сидеть, он спросил: «А как же белки? Где они будут жить?»

Там не было никаких ниш, где белки могли бы укрыться, и никакого травянистого материала, который они могли бы использовать для своих гнёзд. Бхагаван также сетовал на то, что здание будет отпугивать некоторых бедняков, которые захотят к нему прийти. Он всегда смотрел на подобные вещи с позиции наиболее уязвимых существ, будь то животные или люди.

ДД: Та большая каменная кушетка кажется предназначенной не для того человека.

ДГ: Да, она совершенно не в его стиле. Здесь был скульптор, работавший над его статуей как раз в то время, когда делались завершающие штрихи в новом холле. Когда Бхагавану сообщили, что новая резная гранитная кушетка предназначена для него, он сказал: «Так пусть каменный свами и сидит на этой каменной кушетке». В конце концов, он перешёл в этот холл, поскольку ему больше негде было встречаться с большим количеством посетителей, но он не пробыл там долго.

ДД: Это произошло примерно за год до того, как он оставил своё тело?

ДГ: Храм над самадхи Матери был освящён в марте 1949 года, и Бхагаван перешёл в новый холл вскоре после этого. В том году у него был выявлен рак, саркома, возникшая на руке. Она физически так его истощила, что он не мог дойти до ванной комнаты и вернуться. По этой причине его ванная комната была превращена в комнату для постоянного жительства. Там он и провёл несколько последних месяцев своей жизни.

ДД: Это то место, которое называется комнатой самадхи?

ДГ: Да. В 1940-х гг. в ашрам пришла одна энергичная тамильская женщина по имени Джанаки Амма. Когда она попросила, чтобы ей показали женскую ванную комнату, ей ответили, что такой здесь нет. Она добилась, чтобы такая комната была сделана, и впоследствии именно там Бхагаван провёл свои последние дни. К новому холлу, в который он переселился в 1949 году, эта комната была расположена ближе других. В то время она принадлежала только ему, поскольку никто не хотел создавать ему неудобства, заставляя его идти куда-нибудь дальше. Он запретил оказывать ему помощь, когда он шёл туда, даже тогда, когда он был крайне слаб. Вы смотрели видео о последнем годе его жизни?

ДД: Возможно.

ДГ: Мучение на это смотреть. На его коленях были огромные опухоли, которые раскачивались из стороны в сторону. Эти кадры ясно дают понять, что он был чрезвычайно изнурён, но при этом он никому не позволял помогать ему передвигаться. Есть одна сложная каменная ступенька в дверном проёме нового холла. Преданным оставалось лишь совершенно бесполезно стоять рядом, когда Бхагаван пытался преодолеть это препятствие. Он никому не разрешал оказывать ему поддержку. Наконец, когда эта ступенька оказалась слишком тяжёлым препятствием, он перешёл в ванную комнату и оставался там до своего ухода в апреле 1950 года.

ДД: Правда ли то, что в это время он был всё ещё доступен?

ДГ: Он очень настаивал на том, чтобы любой, кто желал его увидеть, мог получить даршан хотя бы один раз в день. Когда люди поняли, что он уже не пробудет здесь долго, толпы увеличились. В течение последних нескольких недель здесь давался «даршан на ходу». Люди проходили гуськом мимо его комнаты, один за другим совершая перед ним пранам.

ДД: И так продолжалось до последнего дня?

ДГ: Да, он дал свой последний публичный даршан в полдень того дня, когда умер.

ДД: Да, я действительно встречал человека, который проходил мимо Бхагавана за день до его смерти.

ДГ: Он настаивал на том, чтобы люди имели к нему максимально возможный доступ. Вплоть до 1940-х гг. двери его комнаты оставались открытыми двадцать четыре часа в сутки. Если вы хотели увидеть его в три часа ночи, никто не мог препятствовать вам в этом. Если у вас были какие-нибудь проблемы, вы могли прийти к нему среди ночи и рассказать обо всём.

ДД: Значит, даже несмотря на то, что он много работал – резал овощи, ходил на стройку и так далее, – он, в сущности, всегда был доступен?

ДГ: В тот период его жизни он не был окружён слишком большим количеством людей. Вы говорите о тех годах, когда он принимал активное участие в приготовлении пищи и строительстве. В те дни, если на встречу с ним приходила группа людей, он шёл в холл, чтобы узнать, зачем они пришли.
Все, кто жил в ашраме, должны были там работать. Вы могли работать либо в коровнике, либо на кухне, в саду, в офисе и т.д. Жителям ашрама не позволялось сидеть с Бхагаваном целый день, поскольку каждый должен был выполнять кукую-нибудь работу. По вечерам все работники ашрама собирались вокруг Бхагавана и в течение нескольких часов могли в свою очередь общаться с ним. Посторонние посетители по вечерам уходили домой. Те люди, с которыми он встречался в холле днём, были приходящими посетителями, среди которых было несколько преданных, чьи дома находились поблизости.

ДД: Мог ли каждый свободно задать Бхагавану вопрос?

ДГ: Теоретически да, но многие люди испытывали слишком сильный страх перед Бхагаваном, чтобы позволить себе обратиться к нему. Иногда он мог сказать что-нибудь, не дожидаясь вопроса. Он любил рассказывать истории о знаменитых святых и часто рассказывал о событиях своей жизни, происходивших в разные в её периоды. Он был прекрасным рассказчиком, и, когда бы он ни рассказывал какую-нибудь хорошую историю, он, как актёр, изображал всевозможных её героев. Он мог так увлечься, что часто даже начинал плакать, когда речь заходила о каком-нибудь особенно трогательном моменте.

ДД: Следовательно, представление о нём, как о человеке, хранившем тишину, на самом деле ошибочное?

ДГ: Он был безмолвным большую часть суток. Он говорил людям, что предпочитает хранить тишину, но он и разговаривал, часто даже часами, когда был в соответствующем настроении.

Я не имею в виду, что каждый, кто к нему приходил, получал немедленный вербальный ответ на свой вопрос. Вы могли прийти и задать ему, казалось бы, вполне серьёзный вопрос, но Бхагаван мог проигнорировать его. Он мог пристально смотреть в окно, не подавая даже вида, что он хотя бы услышал то, что вы ему только что сказали. Другой же мог войти, спросить его о чём-нибудь и получить немедленный ответ. Иногда это было похоже на некую лотерею, и всё же каждый в итоге получал то, в чём он нуждался или чего заслуживал. Бхагаван давал ответ на то, что происходило в умах людей, находившихся перед ним, а не просто отвечал на их вопросы, и, поскольку он был единственным, кто мог видеть, что происходит в ментальной сфере обращавшихся к нему людей, посторонним людям его ответы иногда казались совершенно случайными или произвольными.

Многие посетители могли его о чём-нибудь спросить и не получить словесного ответа, но позже они обнаруживали, что одно лишь пребывание в его присутствии само по себе принесло им мир или дало требуемый ответ. Именно таков был вид ответа, который предпочитал давать Бхагаван: тишина, целительный поток милости, приносивший людям мир; это не было просто устным ответом, интеллектуально устраивающим задавшего вопрос. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭТОЙ БЕСЕДЫ: ДЭВИД ГОДМАН О САМО-ИССЛЕДОВАНИИ