На днях в книжных магазинах появился — о жизни и учении одного из величайших духовных учителей XX века Бхагавана Шри Раманы Махарши. Артур Осборн (1906–1970) был одним из наиболее известных учеников Раманы Махарши. Новый перевод, выполненный Артемом Кайдой, отличается более современным звучанием. Публикуем выдержки из книги.
***
Свами принимал лишь одну чашку еды в полдень, поэтому остальное возвращалось жертвователям в виде прасада (милости в форме дара). Если Паланисвами требовалось уйти в город – обычно чтобы достать какую-нибудь духовную или религиозную книгу у приятеля, – он запирал святилище, а при возвращении обнаруживал Свами в том же положении, в каком его оставил.
Тело Свами было крайне запущено. Он совершенно его игнорировал. Он был немыт, волосы отросли и стали густыми и косматыми, а ногти длинными и загнутыми. Некоторые считали это признаками глубокой старости и перешёптывались, что он сохранил молодое тело с помощью сил йоги. На самом деле его тело было ослаблено до предела. Когда ему нужно было выйти, у него едва хватало сил подняться. Он приподнимался на пару вершков, а затем от слабости и головокружения падал обратно, и требовалось несколько попыток, прежде чем ему удавалось встать на ноги. В одном случае он дошёл до двери и уже держался за неё обеими руками, когда заметил, что Паланисвами поддерживает его. Никогда не расположенный принимать помощь, он спросил: «Почему вы держите меня?», и Паланисвами ответил: «Свами собирался упасть, и я поддержал его, чтобы он не упал».
***
Когда Шри Бхагаван только прибыл в Тируваннамалай, он иногда передвигался в состоянии транса, как уже было описано. Такое случалось до 1912 года, когда у него было окончательное и полное переживание смерти. Однажды утром он отправился из пещеры Вирупакша в Пачайамман Койл в сопровождении Паланисвами, Васудевы Шастри и других. Там он принял масляную ванну и на обратном пути уже приближался к Черепашьей скале, когда внезапно его охватила физическая слабость. Впоследствии он полностью описал произошедшее.
«Пейзаж передо мной исчез, словно его закрыл яркий белый занавес, который протянули перед моими глазами. Я отчётливо видел этот постепенный процесс. Был этап, когда я ещё мог ясно видеть часть пейзажа, в то время как остальное уже было скрыто надвигающейся завесой. Это было как протягивание слайда в стереоскопе. Ощутив это, я остановился, чтобы не упасть. Когда перед глазами прояснилось, я пошёл дальше. Темнота и слабость охватили меня во второй раз, и я прислонился к скале, пока вновь не прояснилось. Когда это случилось в третий раз, я решил, что безопаснее сидеть, и присел у скалы. Затем яркий белый занавес полностью закрыл мне зрение, голова закружилась, а кровообращение и дыхание остановились. Кожа стала мертвенно-синей. Это был обычный оттенок для умершего, и он становился всё темнее. Васудева Шастри действительно принял меня за мёртвого, обхватил руками и начал громко рыдать и оплакивать мою смерть.
Я отчётливо чувствовал его объятия и дрожь, слышал его причитания и понимал смысл его слов. Я также заметил, что моя кожа теряет цвет, и почувствовал остановку кровообращения и дыхания, а также нарастающий озноб в конечностях. Мой обычный поток сознания продолжался и в этом состоянии. Я ничуть не испугался и не испытывал никакой печали по поводу состояния тела. Я сидел возле скалы в своей обычной позе, закрыв глаза, и не прислонялся к ней. Тело, оставшееся без кровообращения и дыхания, сохраняло это положение. Такое состояние продолжалось минут десять-пятнадцать. Затем тело внезапно содрогнулось, и кровообращение ожило с огромной силой, и дыхание тоже, и тело полностью покрылось испариной. На коже вновь появился цвет жизни. Я открыл глаза, поднялся и сказал: „Ну что, пойдёмте”. Мы без дальнейших затруднений добрались до пещеры Вирупакша. Это был единственный приступ, когда прекратились и кровообращение, и дыхание».
Позже, чтобы не было неправильных трактовок, которые уже начали распространяться, он добавил:
«Я не вызывал этот приступ нарочно; у меня не было желания посмотреть, как это тело будет выглядеть после смерти; и я не говорил, что не оставлю это тело без предупреждения. Это был один из тех приступов, которые случались у меня время от времени, только на этот раз он принял очень серьёзную форму».
***
Рядом с Гурумуртамом росли тамариндовые деревья, и когда он жил там, то иногда сидел под одним из них. Однажды, когда вокруг никого не было, явилась шайка воров, чтобы украсть поспевшие стручки тамаринда. Увидев молодого Свами, в молчании сидящего у подножия дерева, один из них сказал: «Выжмем немного кислого сока и плеснём ему в глаза; посмотрим, как он разговорится». Этот сок может ослепить человека, не говоря уже о сильной боли, которую он может причинить, но Свами сидел неподвижно, одинаково безучастный как в отношении своих глаз, так и в отношении плодов тамаринда. Другой член группы ответил: «Ой, да бог с ним! Как он может нам навредить? Давайте займёмся своим делом».
…
Возвращаясь к матери: она прошла через довольно суровую тренировку. Достаточно часто Шри Бхагаван игнорировал её, не отвечая, когда она говорила, хотя и замечал остальных. Если она жаловалась, он мог сказать: «Все женщины – мои мамы, не только ты». Можно вспомнить слова Христа, когда ему сказали, что на краю толпы стоят его мать и братья, ожидая, чтобы поговорить с ним: «Тот, кто исполняет волю Отца моего небесного, тот мой брат и сестра и мать». Поначалу мать Шри Бхагавана плакала от досады, но постепенно в ней развилось понимание. Чувство превосходства от того, что она – мать Свами, ушло, чувство эго стало слабее, и она посвятила себя служению преданным.
Но и сейчас он всё ещё смеялся над её ортодоксальными принципами. Если её сари касалось не-брамина, он восклицал с притворным ужасом: «Посмотрите! Чистота ушла! Религия ушла!» Еда в Ашраме была строго вегетарианской, но Алагамма, как некоторые очень благочестивые брамины, шла ещё дальше и считала некоторые овощи несаттвичными (нечистыми), и Шри Бхагаван мог насмешливо сказать: «Взгляни на эту луковицу! Это огромное препятствие для мокши (Освобождения)!»
***
В 1920 году здоровье матери стало угасать. Она не могла уже работать, как раньше, обслуживая ашрам, и была вынуждена больше отдыхать. На протяжении всей её болезни Шри Бхагаван ухаживал за ней, часто просиживая с ней всю ночь. В тишине и медитации её понимание достигло зрелости.
Конец наступил на фестиваль Бахула Навами, который в 1922 году выпал на 19 мая. Шри Бхагаван и ещё несколько человек прислуживали ей весь день, не принимая пищи. Ближе к закату приготовили ужин, и Шри Бхагаван попросил их пойти поесть, но сам остался. В этот вечер рядом с матерью одна группа преданных распевала Веды, другие же повторяли имя Рамы. Она пролежала так более двух часов, её грудь тяжко вздымалась, а дыхание перешло в шумные хрипы, и всё это время Шри Бхагаван сидел рядом с ней, положив правую руку ей на сердце, а левую – на голову. На этот раз не было вопроса о продлении жизни, но только об успокоении ума, чтобы смерть могла стать Махасамадхи, поглощением в Самость.
В восемь вечера она наконец освободилась от тела. Шри Бхагаван немедленно поднялся, вполне бодрый. «Теперь мы можем поесть, – сказал он. – Пойдёмте, тут нет загрязнения»…
Описывая впоследствии этот процесс, он сказал: «Внутренние склонности ума и тонкая память о прошлом опыте, ведущие к будущим возможностям, стали очень активными. В тонком сознании перед ней прокручивались сцена за сценой, внешние чувства уже пропали. Душа проходила через серию переживаний, таким образом избегая необходимости перерождаться и делая возможным Союз с Духом. Наконец, душа освободилась от тонких оболочек, прежде чем достигла конечного Пункта назначения, Высшего покоя Освобождения, откуда уже нет возврата к неведению»…
Часто, когда преданные страдали от тяжёлой утраты, Шри Бхагаван напоминал им, что это только тело умирает и что только иллюзия «я являюсь телом» заставляет смерть выглядеть трагедией. Сейчас, когда у него самого была тяжёлая утрата, он совершенно не выказывал горя. Всю ночь он и почитатели сидели, распевая песни преданности.
***
Животные чувствовали его Милость. Если дикое животное выхаживается людьми, другие представители его вида бойкотируют его, когда оно возвращается в стаю, но если оно возвращалось от Бхагавана, всё было по-другому – скорее, они даже уважали такого счастливчика. Они чувствовали полное отсутствие страха и гнева в Бхагаване. Он сидел на горе, когда по его ногам проползла змея. Он не пошевелился и не выказал ни признака тревоги. Один преданный спросил, что чувствуешь, когда по тебе ползёт змея, и он, засмеявшись, ответил: «Прохладу и мягкость».
Он не хотел, чтобы там, где он жил, убивали змей. «Мы пришли в их дом и не имеем права беспокоить их или причинять им вред. Они не досаждают нам». И они действительно не досаждали. Однажды его мать сильно испугалась, когда к ней подползла кобра. Шри Бхагаван встал перед змеёй, и она развернулась и уползла. Она проползла между двух скал, а он проследовал за ней; однако путь заканчивался скалистой стеной, и не имея возможности ускользнуть, она развернулась к нему, свилась в кольцо и посмотрела на него. Он тоже стоял и смотрел на неё. Так продолжалось несколько минут, после чего кобра распрямилась и, не чувствуя больше нужды бояться, спокойно уползла, чуть ли не по его ногам.
***
17 июня 1948 года корова Лакшми заболела, и утром 18-го стало ясно, что конец близок. В десять часов Шри Бхагаван подошёл к ней. «Амма (Мама), – сказал он. – Ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой?» Он сел рядом с ней и положил её голову себе на колени. Он посмотрел ей в глаза и положил одну руку ей на голову, как будто давал дикшу (инициацию), а другую – на сердце. Прижавшись щекой к её щеке, он гладил её. Удостоверившись, что её сердце было чистым и свободным от всех васан (скрытых склонностей) и направленным полностью на Бхагавана, он оставил её и ушёл в столовую на обед. Лакшми была в сознании до самого конца; её глаза были спокойны. В одиннадцать тридцать она оставила тело, совершенно мирно. Она была похоронена на территории ашрама с полным ритуалом, рядом с могилами оленя, вороны и собаки, которых Шри Бхагаван тоже распорядился похоронить здесь. На её могилу был установлен квадратный камень, украшенный её портретом. На камне была выгравирована эпитафия, которую написал Шри Бхагаван, утверждающая, что она достигла мукти (Освобождения).
***
Один посетитель продемонстрировал свои знания, рассказав о различных путях мастеров и цитируя западных философов. «Одни говорят одно, другие – другое, – заключил он. – Кто из вас прав? Каким путём мне следовать?»
Шри Бхагаван молчал, но посетитель настаивал на своём вопросе: «Пожалуйста, скажите, каким путём мне идти».
Когда Шри Бхагаван поднялся, чтобы выйти из холла, то кратко ответил: «Идите путём, которым пришли».
Посетитель пожаловался преданным, что ответ бесполезен, и они указали на его более глубокое значение: что единственный путь – это вернуться к своему Источнику, идти туда, откуда пришёл. В то же время это был именно тот ответ, которого он заслуживал.
Сундареша Айяр, преданный, о котором уже упоминалось, прослышал о том, что его должны перевести в другой город, и пожаловался на своё горе: «Сорок лет я был с Бхагаваном, и вот теперь меня высылают. Что мне делать вдали от Бхагавана?»
«Сколько вы были с Бхагаваном?» — спросил он.
«Сорок лет».
И тогда, повернувшись к преданным, Шри Бхагаван сказал: «Вот человек, который слушал мои поучения сорок лет и теперь говорит, что может оказаться вдали от Бхагавана!» Таким образом он обратил внимание на своё всеобщее присутствие. И тем не менее, перевод был отменён.
***
Его лицо – как лик воды, всегда изменчивое и при этом всегда одно и то же. Удивительно, как быстро оно меняется от мягкости к скалоподобной величественности, от смеха к состраданию. Так полно живёт каждый последующий аспект, что чувствуешь, что это лицо не одного человека, но всего человечества. Формально он, может быть, и не красив, так как черты лица неправильные, но всё же самое красивое лицо будет выглядеть заурядным рядом с ним. Такая реальность в этом лице, что оно глубоко отпечатывается в памяти и живёт в ней, когда другие уже стираются. Даже те, кто видел его совсем недолго или только на фотографии, вызывают его мысленным взором более живо, чем тех, кого они хорошо знают. И в самом деле, возможно, что любовь, милость, мудрость, глубокое понимание, детская невинность, что сияют с такой фотографии – это лучшая стартовая точка для медитации, нежели любые слова.
***
Мать приносит своё дитя, и он улыбается ребёнку более нежно, чем сама мать. Девочка принесла свою куклу и заставляет её сделать простирание перед диваном, а затем показывает Шри Бхагавану, который берет её и рассматривает. Молодая обезьянка проскользнула в дверь и пытается схватить банан. Служитель выгоняет её, но сейчас здесь только один служитель, и поэтому обезьянка огибает Холл и забегает с другой стороны, а Шри Бхагаван шёпотом подбадривает: «Быстрее! Быстрее! Он скоро вернётся!». Дикий на вид садху, со спутанными волосами, в одеянии цвета охры, стоит перед диваном с поднятыми руками. Процветающий горожанин в европейском костюме чинно простирается и занимает одно из передних мест, а его компаньон, не вполне уверенный в своей преданности, не простирается вовсе… Чувствуется домашняя атмосфера, как в большой семье…
Для него любой – открытая книга. Он бросает проницательный взгляд на того или иного ученика, чтобы посмотреть, как продвигается их медитация; иногда его глаза задерживаются на ком-то из них, передавая прямую силу Милости. При этом всё делается как можно более незаметно: это может быть лёгкий взгляд искоса, чтобы не привлекать внимания, или более глубокий – между чтением газеты или когда ученик сидит с закрытыми глазами и ничего не подозревает; так делается, чтобы оградить от двоякой опасности – зависти со стороны других преданных и зазнайства того, кто осчастливлен этим взглядом.
Особое внимание часто проявляется к новичкам – и к этому преданные уже привыкли. Возможно, его всякий раз будет приветствовать улыбка, когда он входит в Холл, и за ним будут наблюдать в медитации, подбадривать дружескими замечаниями. Это может продолжаться несколько дней, или недель, или месяцев, пока медитация не зажжётся в его сердце или пока он не привяжется любовью ко Шри Бхагавану. Но человеческая природа такова, что эго также, вероятно, кормится этим вниманием, и новичок начинает приписывать подобное внимание превосходству над другими преданными, которое понимает только он и Шри Бхагаван. И тогда он будет некоторое время игнорироваться, пока более глубокое понимание не вызовет более глубокий отклик. К сожалению, это происходит не всегда; иногда гордость от воображаемого превосходства остаётся.
***
Будучи едиными доктринально, ответы Шри Бхагавана были в высшей степени ad hominem («к человеку», лат.), значительно меняясь в зависимости от личности спрашивающего. Христианский миссионер спросил: «Бог – это личность?», и, без ущерба доктрине Адвайты, Шри Бхагаван пытается облегчить ответ для него: «Да, Он всегда первое лицо, „Я”, которое всегда предшествует „тебе”. Если ты отдаёшь приоритет мирским вещам, Бог отступает на второй план; если ты отказываешься от всего и ищешь только Его, Он один остаётся как „Я”, Самость».
Кто-то интересуется, помнит ли миссионер, что это имя Бога, открытое через Моисея*. Шри Бхагаван иногда ссылался на превосходство «Я есть» как Божественного имени.
___________
* Исход (3:14): «Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий…»
Спасибо 🙏